Повесть временных лет история создания. Древнейшее летописание. Повесть временных лет
Повесть временных лет (ПВЛ) - самый важный источник по истории Древней Руси и самый противоречивый. Некоторые исследователи предлагают относится к нему как к сборнику легенд и сказаний, другие продолжают изучать, находя новые факты из истории Руси, третьи (в основном археологи) пытаются связать топографическую и этнонимическую информацию из Повести с данными археологических изысканий и, сказать по правде, не всегда им это удается. Актуальнейшим вопросом остается проблема отнесения Повести к сонму исторических источников. Однозначного решения, думается, не существует, правда всегда где-нибудь посередине. В настоящей статье мы попытаемся ответить на вопрос: может ли Повесть временных лет быть источником по изучению истории и культуры Древней Руси и если да, достоверен ли этот источник.
Повесть временных лет «отметилась» практически во всех известных сегодня науке летописных сводах. Она создавалась на рубеже XI-XII вв. и носит компилятивный характер. ПВЛ состоит из двух частей. Первая - космогоническая - описывает становление русского народа и русского государства, выводя их генеалогию от Ноя и его сыновей. В первой части нет дат и фактов, она больше легендарная, былинно-мифическая, и служит цели - объяснению и закреплению независимости недавно народившейся Русской Православной Церкви. Это достаточно логично, автор повести - монах Киево-Печерского монастыря - Нестор, соответственно он объясняет историю Руси исходя из христианской парадигмы, однако же, к собственно науке это не имеет отношения, разве только к истории религии. О формировании славян как этноса мы узнаем, к сожалению, не из источника, который в первых строках сообщает нам, что будет рассказывать о том «откуда есть пошла русская земля», а из хроники гота - Иордана, жившего в VI в. нашей эры. Странно то, что «Нестору» об этом Иордане ничего не известно. По крайней мере никаких заимствований или перекличек с этой хроникой в тексте ПВЛ нет. В историографии подчеркивается тот факт, что Нестор для своего труда пользовался неким другим, не дошедшим до нас сводом (древнейшим, как любовно и с трепетом называют его исследователи), однако, почему-то не пользовался хроникой Иордана. Начальный свод, которым по мнению всех историков пользовался Нестор, это та же летопись, но переработанная, в которую добавлены события современные автору труда.
Можно предположить, что Нестору неизвестно было о готах и об их историках , соответственно у него не было доступа к «Гетике» Иордана. Не согласимся с данным предположением. Во время Нестора, да и задолго до него, Русь не жила в изоляции, готы - ближайшие ее соседи. Кроме того, монастыри во все времена были собранием знаний и мудрости, именно в них хранились книги, и переписывались эти книги для сохранения потомков там же. То есть фактически именно у Нестора и более того только у него был доступ к другим письменным источникам, не только русским, но и византийским и готским. Библиотека при Киево-Печерской лавре была создана еще при Ярославе Мудром. Князь специально направил монахов в Константинополь, чтобы они привезли оттуда книги и, думается, не настаивал на том, чтобы отбирались только книги церковные. Так что библиотека в Печерском монастыре была достойной, и в ней скорее всего было множество хроник, на которые мог бы опираться Нестор. Но почему-то не опирался. Ни одного из известных историков античности или раннего средневековья (за исключением Арматола, о чем ниже) не цитируется в ПВЛ, будто и не было их вовсе, будто Русь, описанная в Повести, это некая мифическая страна, вроде Атлантиды.
Повесть Временных лет еще и наиболее давняя из известных нам. Как говорилось выше, было установлено, что ПВЛ писалась на основании другого, еще более древнего источника (свода), не дошедшего до нас, но это заключение лингвистов, не историков. Хотя историки и приняли эту гипотезу. Известный языковед Шахматов в течение практически всей своей жизни изучал текст ПВЛ и выделил языковые пласты, характерные для той или иной эпохи, на основании чего заключил, что летопись заимствует какие-то фрагменты из более старшего по времени текста. Известно также, что помимо этого древнейшего свода автор Повести широко опирался на Хронику Георгия Арматола, написанную в IX веке. Византиец Арматол рассказывает общую историю от сотворения мира до 842 года. Космогоническая часть Повести почти слово в слово повторяет этот византийский текст.
Таким образом, неизвестно на какие источники опирался летописец при создании датированной части летописи с 842 г., кроме уже упомянутого Начального свода, части которого использовал Нестор для описания деяний первых русских князей. Никакие материальные свидетельства о существовании этой летописи не сохранились (не существуют?)
Что касается главного вопроса, об отнесении ПВЛ к историческим источникам, то в науке он решен однозначно. ПВЛ была и есть летописью, на основе которой реконструирована древнерусская история. На самом деле историческим источником может быть признано абсолютно все, любое свидетельство эпохи, как устное, так и письменное, а также изобразительное и даже психологическое (культурное), например обычай или мем. Таким образом, Повесть действительно очень большой и значимый источник - сколько фактов, имен и событий в ней описано! В Повести перечислены и первые князья Русской земли, рассказано о призвании варягов на Русь.
К счастью, сегодня, мы уже можем не ограничиваться лишь одной Повестью, а посмотреть так называемые параллельные источники, т.е. документы и свидетельства, созданные в то же самое время, что и ПВЛ или описывающие тот же самый промежуток времени. В этих источниках, по счастью, находим мы и княгиню Ольгу и кагана Владимира Святого, так что да, в данной части Повесть действительно может считаться источником, ибо согласуется с другими свидетельствами, а значит пишет правдиво. Не согласуются только даты: о каких-то событиях Повесть рассказывает нам, приводя подробности, о каких-то умалчивает. То есть можно сказать, что основных исторических персонажей автор летописи не выдумал, однако их «деяния» не всегда передавал верно - что-то приукрасил, что-то выдумал, о чем-то умолчал.
Острым вопросом остается проблема автора Повести. Согласно канонической версии автор ПВЛ - это монах Печерского монастыря Нестор, который и составил весь текст. Некоторые вставки в Повесть принадлежат другому монаху - Сильвестру, жившему позже Нестора. В историографии мнения по данному вопросу разделились. Кто-то полагает, что Нестор написал только вступительную сакральную часть летописи, кто-то присуждает авторство полностью ему.
Нестор. Скульптурная реконструкция по черепу, автор С. А. Никитин, 1985 г.
Татищев, написавший фундаментальный труд по истории России с древнейших времен и включивший Повесть в свою авторскую летопись, не сомневается в том, что Нестор - исторический персонаж, а не собирательный образ всех летописцев и что именно он автор ПВЛ. Историк удивляется тому, что епископ Константинопольской Православной церкви Петр Могила из 17 века не видит, почему-то, что Нестор и есть автор Начального свода, на основании которого последующие переписчики делали вставки в летопись. Татищев полагал, что не дошедший до нас древнейший свод принадлежит перу Нестора, а сама Повесть в том виде, в котором она дошла до нас, суть плод труда монаха Сильвестра. Любопытно, что Татищев сообщает, что у епископа Могилы одна из лучших библиотек, и что владыко мог бы повнимательнее посмотреть там, глядишь и обнаружил бы у себя Начальный свод.
Упоминание авторства Нестора мы находим только в Хлебниковском списке ПВЛ, это - летописный свод 16 века, который был отреставрирован и отредактирован в 17 веке, под руководством кого бы вы думали? - того же Петра Могилы. Епископ тщательно изучал летопись, делал пометки на полях (пометки эти сохранились), однако, почему-то не увидел имя монаха, либо же увидел, но значения не придал. А после этого написал: «Несторово писание русских деяний чрез войны потеряно для нас, почитай, написал Симон епископ суздальский». Татищев полагает, что Могила говорит о продолжении несторовой летописи, которая и потерялась, а начало, то есть то, что сохранилось, безусловно, принадлежит перу Нестора. Заметим, что самый первый епископ суздальский по имени Симон (а их было несколько) жил в начале XII в. Нестор умер в 1114 году, так что вполне возможно, что Татищев верно понял Могилу и имелось ввиду, что Симон Суздальский епископ продолжил повесть Нестора, однако ж, неизвестно с какого именно момента, на чем именно остановился Нестор.
В целом, вопрос с авторством Нестора в настоящее время сомнений почти не вызывает. Но необходимо помнить, что Нестор был не единственным автором Повести. Соавторами были и Симон Суздальский, и другой монах - Сильвестр, и многочисленные переписчики следующих поколений.
Хотя и этот момент можно оспорить. Тот же Татищев подметил в своей «Истории Российской» любопытный факт, по его мнению, вся летопись написана одним и тем же наречием , то есть стилем, тогда как если авторов несколько, то слог письма хоть чуть-чуть, но должен отличаться. Кроме разве что записей после 1093 г., которые явно сделаны другой рукой, но тут уже нет никакой тайны - игумен Выдубецкого монастыря Сильвестр прямо пишет, что именно он теперь составляет летопись. Возможно, что новые лингвистические изыскания помогут пролить свет на этот интересный вопрос.
Очень плохо в Повести временных лет решен вопрос с хронологией. И это сильно удивляет. Слово «летопись» означает, что запись ведется по годам, в хронологическом порядке, иначе это и не летопись вовсе, а художественное произведение, например, былина или сказ. Несмотря на то, что ПВЛ именно летопись, источник по истории, практически во всех работах по историографии ПВЛ можно встретить такие фразы: «дата вычислена здесь неточно», «имеется ввиду... (год такой-то)», «на самом деле поход происходил годом ранее» и т. п. Абсолютно все историографы сходятся во мнении, что какая-нибудь дата, да неправильная. И заключается это, естественно, не просто так, а потому, что то или иное событие было задокументировано в другом источнике (так и хочется сказать «более надежном, чем нестерово летописание»). Даже в первой строке датированной части летописи (!) Нестор допускает ошибку. Год 6360, индикта 15. «Начал царствовать Михаил…». Согласно Константинопольской эре (одна из систем летосчисления от сотворения мира) 6360 г. - это 852 год, тогда как византийский император Михаил III взошел на престол в 842 году. Ошибка в 10 лет! И это еще не самая серьезная, поскольку ее было легко отследить, а что там с событиями, где задействованы только русские, коих византийские и болгарские хронографы не охватили? О них остается только гадать.
Кроме того, летописец приводит вначале текста своего рода хронологию вычисляя сколько лет прошло от тех или иных событий до других. В частности, цитата: «а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». Михаил сей, полагаем это тот, который начал царствовать в 6360 году. Путем нехитрых математических вычислений (318+542) получаем 860 год, что теперь не согласуется ни с данными самой летописи, ни с другими источниками. И таких несовпадений - легион. Возникает вполне закономерный вопрос: зачем вообще было расставлять какие бы то ни было даты, если они взяты приблизительно, а некоторые так и вообще из разных летосчислений и хронологий. Д. Лихачев, много времени посвятивший изучению ПВЛ, полагает, что ставил даты в летописи не сам Нестор, а поздние переписчики, которые не только «подсказывали» ему в каком году случилось то или иное событие, но и иной раз просто переиначивали всю историю. Разделить правду и вымысел в таком коллективном труде пытается уже не одно поколение историков.
Историк И. Данилевский считает, что слово «летопись» не обязательно означает описание событий в хронологическом порядке, подтверждая это тем, что, например «Деяния апостолов» также прозывается летописью, хотя никаких отсылок к датам в них нет. Отсюда можно заключить, что на самом деле труд Нестора - это переработка не какого-то другого источника, того же самого Начального свода, но суть некий рассказ, который летописец расширил, а последующие переписчики проставили в нем даты. То есть Нестор и не ставил задачей установить хронологию древнерусских событий, а только передать общий культурный контекст в котором формировалась Русь как государство. По нашему мнению это ему удалось.
В литературе отмечается , что в период, когда создавалась Повесть, на Руси был неразвит жанр истории, в котором, например, написана «История Иудейской войны» Иосифа Флавия или истории Геродота. Соответственно ПВЛ - это своего рода новаторское произведение, автор которого переработал существовашие легенды, деяния и жития, чтобы они соответствовали летописному жанру. Отсюда и путаница с датами. С этой же точки зрения Повесть является прежде всего памятником культуры, а уже во вторую очередь источником по истории Древней Руси.
Невольно, каждый историограф, изучающий ПВЛ, становится либо в позицию адвоката, изобретая оправдания Нестору, например, почему в заглавии два раза подчеркивается, что речь пойдет «откуда есть пошла Русская земля» (буквально так: «Откуду есть пошла Руская земля , кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть ») или почему о формирование русского этноса излагается по Ветхому завету, а не по историческим хроникам. Другие, встают в позицию обвинителя и указывают, что, например, о крещении Руси Нестор все выдумал и история о трех посольствах, которые предлагали Владимиру Красное Солнышко на выбор три веры не более чем сказка, поскольку Русь к тому времени уже была христианской и доказательства этому имеются (Историк уже писал об этом в статье «Крещение Руси: как это было »).
Но именно историографы используют Повесть как важный источник для своих исследований, поскольку присутствие автора-составителя читается в каждой строчке ПВЛ: каких-то князей Нестор любит, каких-то клеймит, некоторые события выписаны с особой тщательностью, некоторые года пропущены вовсе - мол не было ничего существенного, хотя параллельные источники утверждают иное. Именно образ автора помогает лучше понять умонастроения просвещенной части населения Древней Руси (книжников, священников) по отношению к той роли, которую Русь играет на политической арене нарождающейся феодальной Европы, а также выразить авторское мнение относительно внешней и внутренней политики правящей верхушки.
На наш взгляд, определяя жанр, а следовательно и достоверность ПВЛ как исторического источника, следует руководствоваться тем названием, которое дал автор своему труду. Он назвал его не временником, ни хронографом, не анналами, ни житием, ни деяниями, он назвал его «Повестью временных лет». Несмотря на то, что «временные лета» звучит достаточно тавтологично, определение «повесть» очень подходит Несторовому труду. Мы видим самое что ни на есть повествование, иногда перескакивающее с места на место, иногда нестройное хронологически - но ведь этого же и не требовалось. Перед автором стояла задача, которую он и раскрывает читателю, а именно: «Откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити». И, узнав о ней, мы понимаем, что автор наверняка выполнял некий социальный заказ, иначе почему так важно, кто «первее» стал князем? Не все ли на равно, кем был Кий и откуда он пришел?
Однако, для летописца вопрос о первом правителе очень важен, а все потому, что скорее всего во время написания летописи перед автором стояла задача показать легитимность тогдашнего князя и его колена. В указанное время великим киевским князем был Свтяополк Изяславич, а затем Владимир Мономах. Последнему и было необходимо обосновать свои права на Киев, по его заказу и разбирался летописец, кто «первее нача княжити». Для этого же и приведена в Повести легенда о дележе земли сыновьями Ноя - Симом, Хамом и Яфетом. Это подметил в своей работе «Читая Повесть временных лет » Владимир Егоров. По мнению Егорова, эти слова Повести «Сим же, Хам и Иафет разделили землю, бросив жребий, и порешили не вступать никому в долю брата, и жили каждый в своей части. И был единый народ» имеют целью пошатнуть основы лествичного права, когда киевский престол наследовал старший в роде, а не прямой потомок (сын). И если Владимир Мономах наследовал своему брату Святополку именно по старшинству в роде, то уже по смерти Мономаха киевским князем становится его сын - Мстислав Владимирович, прозванный Великим. Таким образом, реализуется право каждому жить в своем роде. Кстати легенда о сыновьях Ноя и о дележи ими земли, по мнению Егорова, чистый вымысел. В Старом Завете никаких подробностей о земельной сделке не приводится.
Кроме самого текста ПВЛ критике часто подвергается и ее перевод на современный русский язык. Сегодня известна лишь одна версия литературного перевода, выполненная Д. С. Лихачевым и О. В. Твороговым, и на нее есть немало нареканий. Утверждается, в частности, что переводчики довольно вольно обращаются с исходным текстом, заполняя орфографические лакуны современными нам концептами, что приводит к путанице и нестыковкам в тексте самой летописи. Поэтому продвинутым историкам рекомендуется все же читать Повесть в оригинале и строить теории и выдвигать положения на основе древнерусского текста. Правда для этого необходимо выучить старославянский.
Тот же В. Егоров указывает на такие, например, несоответствия перевода и древнерусского исходника. Старославянский текст: «ты Вар ѧ̑ гы Русь. ӕко это друзии зовутсѧ Свее. друзии же Оурманы. Аньглѧне. инѣы и Гете», а вот перевод Лихачева-Творогова: «Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы». Как видим, шведы в летописи на самом деле названы свеями, как и положено в указанную эпоху, но переводчик почему-то решил их осовременнить. «Гете» почему-то названы готландцами, хотя таких народов не наблюдается более нигде, ни в каких других хрониках. Зато есть ближайшие соседи - готы, которые очень созвучны «гете». Почему переводчик решил ввести готландцев вместо готов остается загадкой.
Большая путаница в Повести отмечается в связи с рассмотрением этнонима русь , который присваивается то варягам, то исконным славянам. То говорится, что варяги-рось пришли княжить в Новгород и от них произошло название Руси, то говорится, что племена, исконно обитавшие на Дунае и были русь. Таким образом, полагаться на Повесть в данном вопросе не представляется возможным, а значит и понять «откуда пошла русская земля» - то ли от варягов, то ли от имени речки Рось не получится. Как источник здесь ПВЛ ненадежна.
В Повести временных лет очень много позднейших вставок. Сделаны они были и в XIII, и в XIV, и даже XVI веках. Иногда их удается отследить, когда термины и этнонимы уж очень сильно отличаются от древнерусских, например, когда немецкие народы называют «немцами» мы понимаем, что это поздняя вставка, тогда как в XI-XII веках их называли фрягами. Иногда они сращиваются с общей канвой повествования и выделить их может только лингвистический анализ. Суть в том, что правда и вымысел слились в Повести в один большой эпический пласт, из которого трудно вычленять отдельные мотивы.
Подводя итог всему вышесказанному, можно заключить, что Повесть временных лет, конечно, фундаментальный труд по истории культуры Древней Руси, однако труд тенденциозный, выполняющий социальный заказ правящей великокняжеской династии, а также преследующий цель помещения Руси в континуум христианского мира, дабы найти в нем свое законное место. В связи с этим пользоваться Повестью как историческим источником стоит с особой осторожностью, опираться при выведении каких-либо положений на старославянский текст, либо же почаще сравнивать перевод с оригиналом. Кроме того, при выведении тех или иных дат и составлении хронологий в обязательном порядке консультироваться с параллельными источниками, отдавая предпочтение хрониках и анналам, а не житиям тех или иных святых или настоятелей монастырей.
Еще раз подчеркнем, что на наш взгляд, ПВЛ прекрасное литературное произведение, с вкраплением исторических персонажей и фактов, но являться историческим или историографическим источником она ни в коей мере не может.
3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет
«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.
В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.
Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.
Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.
Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.
Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.
Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.
Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».
Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».
Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).
Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.
Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».
Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.
Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.
Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.
Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.
Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.
Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.
Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у?же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.
В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.
При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.
Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.
Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».
«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.
В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».
И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.
С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.
Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.
В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.
В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.
Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.
В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.
Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.
Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».
Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.
Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.
Из книги Домонгольская Русь в летописных сводах V-XIII вв. автора Гудзь-Марков Алексей Викторович«Повесть временных лет» «Повесть временных лет» начинает излагать события с 852 г. Под 859 г. в Повести сообщается, что с отдельных союзов славян востока Европы брали дань варяги и хазары.Под 862 г. сообщается об изгнании варягов за море и об отказе им в дани. И под тем же 862 г.
Из книги Подлинная история древней Руси автора Беляков АнтонГлава 1 ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Огромное количество трактовок и прочтений русских летописей вынуждает нас отвергнуть все разом, собрать голые факты, и на их основе заново выстроить логичную версию происходивших событий. Для построения версии на другой принципиальной
Из книги Русь, которая была-2. Альтернативная версия истории автора Максимов Альберт ВасильевичПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Из книги Древние славяне, I-X века [Таинственные и увлекательные истории о славянском мире] автора Соловьев Владимир МихайловичПовесть временных лет Так начнем повесть сию.Славяне сели по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. И от тех славян разошлись славяне по земле и стали называться по тем местам, где селились. Так одни пришли и сели на реке, по имени Морава, и прозвались моравами, а
Из книги «Повесть временных лет» как исторический источник автора Никитин Андрей Леонидович«Повесть временных лет» как исторический источник
автора Егоров Владимир БорисовичГлава 1 ЧИТАЯ «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Из книги Подлинная история России. Записки дилетанта [с иллюстрациями] автора Гуц Александр КонстантиновичПовесть временных лет Основным источником для написания истории древней России является летопись, а точнее летописный свод, носящий название «Повесть временных лет, черноризца Федосиева монастыря Печерского, откуда есть пошла Русская земля, и кто в ней почал первое
Из книги Русские летописи и летописцы X–XIII вв. автора Толочко Петр Петрович3. «Повесть временных лет» Ярким памятником древнерусского летописания конца XI - нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской
Из книги От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян автора Марков ГерманКогда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»? Все мы учили «Повесть временных лет» в школе. Но летописец-монах Нестор освещал историю в угоду киевским князьям, возвеличивая местную династию и принижая роль Новгорода, и к его описанию надо относиться с
Из книги Хронология российской истории. Россия и мир автора Анисимов Евгений Викторович1113 «Повесть временных лет» Летописи в Киеве начали писать еще во времена Ольги и Святослава. При Ярославе Мудром в 1037–1039 гг. центром работы хронистов-монахов стал Софийский собор. Монахи брали старые летописи и сводили их в новую редакцию, которую дополняли своими
Из книги Допетровская Русь. Исторические портреты. автора Федорова Ольга ПетровнаПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения) ПРЕДАНИЕ О ПОСЕЩЕНИИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ АПОСТОЛОМ АНДРЕЕМ...Когда Андрей{46} учил в Синопе{47} и прибыл в Корсунь{48}, он узнал, что недалеко от Корсуни - устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье Днепровское, и оттуда отправился
Из книги Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада автора Сарбучев Михаил МихайловичЧитая «Повесть временных лет» В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что ж…а есть. А. Пушкин, 1835 Один из самых знаменитых документов, на которые ссылаются сторонники «ига», – «Повесть временных лет».
Из книги Русская правда. Устав. Поучение [сборник] автора Мономах ВладимирПриложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Введение «Поучение» Владимира Мономаха – исторический и литературный памятник национального значения, древнерусское отеческое наставление детям, сохраняющее свое непреходящее значение и сегодня, в девятисотую годовщину
Из книги У истоков Руси: меж варягом и греком автора Егоров Владимир БорисовичГлава 1 Читая «Повесть временных лет»
Из книги Источниковедение автора Коллектив авторов1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды Начало древнерусского летописания связывают с устойчивым текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. Отдельных списков его неизвестно. В некоторых поздних
Из книги История политических и правовых учений: Учебник для вузов автора Коллектив авторов«Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами («обрами»), об основании Киева, о славных деяниях первых киевских князей, о далеких походах Кия, о мудрости вещего Олега, о хитрой и решительной Ольге, о воинственном и благородном Святославе.
В XI в. рядом с историческим эпосом возникает летописание. Именно летописи было суждено на несколько веков, вплоть до петровского времени, стать не просто погодной записью текущих событий, а одним из ведущих литературных жанров, в недрах которого развивалось русское сюжетное повествование, и одновременно жанром публицистическим, чутко откликающимся на политические запросы своего времени.
Изучение летописания XI–XII вв. представляет немалые трудности: древнейшие из дошедших до нас летописных сводов восходят к XIII (первая часть Новгородской первой летописи старшего извода) или к концу XIV в. (Лаврентьевская летопись). Но благодаря фундаментальным разысканиям А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова и Д. С. Лихачева сейчас создана достаточно обоснованная гипотеза о начальном этапе русского летописания, в которую несомненно со временем будут внесены какие-то дополнения и уточнения, но которая едва ли изменится по существу.
Согласно этой гипотезе, летописание возникает во времена Ярослава Мудрого. В это время христианизированная Русь начинает тяготиться византийской опекой и стремится обосновать свое право на церковную самостоятельность, что неизменно сочеталось с политической независимостью, ибо Византия была склонна рассматривать все христианские государства как духовную паству константинопольского патриархата и как своего рода вассалов Византийской империи. Именно этому противостоят решительные действия Ярослава: он добивается учреждения в Киеве митрополии (что поднимает церковный авторитет Руси), добивается канонизации первых русских святых - князей Бориса и Глеба. В этой обстановке и создается, видимо, первый исторический труд, предшественник будущей летописи, - свод рассказов о распространении христианства на Руси. Киевские книжники утверждали, что история Руси повторяет историю других великих держав: «божественная благодать» снизошла на Русь так же, как некогда на Рим и Византию; на Руси были свои предтечи христианства - например, княгиня Ольга, крестившаяся в Царьграде еще во времена убежденного язычника Святослава; были свои мученики - христианин-варяг, не отдавший сына на «заклание» идолам, и князья-братья Борис и Глеб, погибшие, но не преступившие христианских заветов братолюбия и покорности «старейшему». Был на Руси и свой «равноапостольный» князь Владимир, крестивший Русь и тем самым сравнявшийся с великим Константином, который объявил христианство государственной религией Византии. Для обоснования этой идеи и был, по предположению Д. С. Лихачева, составлен свод преданий о возникновении христианства на Руси. В него вошли рассказы о крещении и кончине Ольги, сказание о первых русских мучениках - варягах-христианах, сказание о крещении Руси (включая «Речь философа», в которой в краткой форме излагалась христианская концепция всемирной истории), сказание о князьях Борисе и Глебе и обширная похвала Ярославу Мудрому под 1037 г. Все шесть названных произведений «обнаруживают свою принадлежность одной руке… теснейшую взаимосвязь между собою: композиционную, стилистическую и идейную». Этот комплекс статей (который Д. С. Лихачев предложил условно назвать «Сказанием о распространении христианства на Руси») был составлен, по его мнению, в первой половине 40-х гг. XI в. книжниками киевской митрополии.
Вероятно, в это же время в Киеве создается и первый русский хронографический свод - «Хронограф по великому изложению». Он представлял собой краткое изложение всемирной истории (с отчетливо выраженным интересом к истории церкви), составленное на основании византийских хроник - «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы»; возможно, что уже в это время на Руси становятся известны и другие переводные памятники, излагающие всемирную историю или содержащие пророчества о грядущем «конце мира»: «Откровение Мефодия Патарского», «Толкования» Ипполита на книги пророка Даниила, «Сказание Епифания Кипрского о шести днях творения» и др.
Следующий этап в развитии русского летописания приходится на 60–70-е гг. XI в. и связан с деятельностью монаха Киево-Печерского монастыря Никона.
Именно Никон присоединил к «Сказанию о распространении христианства на Руси» предания о первых русских князьях и рассказы об их походах на Царьград. Возможно, Никон внес в летопись и «Корсунскую легенду» (согласно которой Владимир крестился не в Киеве, а в Корсуни), наконец, тому же Никону летопись обязана и помещением в ней так называемой варяжской легенды. Эта легенда сообщала, что киевские князья будто бы ведут род от варяжского князя Рюрика, приглашенного на Русь, чтобы прекратить междоусобные распри славян. Включение легенды в летопись имело свой смысл: авторитетом предания Никон пытался убедить своих современников в противоестественности междоусобных войн, в необходимости всех князей подчиняться великому князю киевскому - наследнику и потомку Рюрика. Наконец, по мнению исследователей, именно Никон придал летописи форму погодных записей.
Начальный свод . Около 1095 г. создается новый летописный свод, который А. А. Шахматов предложил назвать «Начальным». С момента создания «Начального свода» появляется возможность собственно текстологического исследования древнейшего летописания. А. А. Шахматов обратил внимание, что описание событий вплоть до начала XII в. различно в Лаврентьевской, Радзивиловской, Московско-Академической и Ипатьевской летописях, с одной стороны, и в Новгородской первой летописи - с другой. Это дало ему возможность установить, что в Новгородской первой летописи отразился предшествующий этап летописания - «Начальный свод», а в остальные названные летописи вошла переработка «Начального свода», новый летописный памятник - «Повесть временных лет».
Составитель «Начального свода» продолжил летописное изложение описанием событий 1073–1095 гг., придав своему труду, особенно в этой, дополненной им части, явно публицистический характер: он упрекал князей за междоусобные войны, сетовал, что они не заботятся об обороне Русской земли, не слушаются советов «смысленных мужей».
Повесть временных лет . В начале XII в. «Начальный свод» был снова переработан: монах Киево-Печерского монастыря Нестор - книжник широкого исторического кругозора и большого литературного дарования (его перу принадлежат также «Житие Бориса и Глеба» и «Житие Феодосия Печерского») создает новый летописный свод - «Повесть временных лет». Нестор поставил перед собой значительную задачу: не только изложить события рубежа XI–XII вв., очевидцем которых он был, но и полностью переработать рассказ о начале Руси - «откуду есть пошла Руская земля кто в Киеве нача первее княжити», как сам сформулировал он эту задачу в заголовке своего труда (ПВЛ, с. 9).
Нестор вводит историю Руси в русло истории всемирной. Он начинает свою летопись изложением библейской легенды о разделении земли между сыновьями Ноя, при этом помещая в восходящем к «Хронике Амартола» перечне народов также и славян (в другом месте текста славяне отождествлены летописцем с «нориками» - обитателями одной из провинций Римской империи, расположенной на берегах Дуная). Неторопливо и обстоятельно рассказывает Нестор о территории, занимаемой славянами, о славянских племенах и их прошлом, постепенно сосредоточивая внимание читателей на одном из этих племен - полянах, на земле которых возник Киев, город, ставший в его время «матерью городов русских». Нестор уточняет и развивает варяжскую концепцию истории Руси: Аскольд и Дир, упоминаемые в «Начальном своде» как «некие» варяжские князья, называются теперь «боярами» Рюрика, именно им приписывается поход на Византию во времена императора Михаила; Олегу, именуемому в «Начальном своде» воеводой Игоря, в «Повести временных лет» «возвращено» (в соответствии с историей) его княжеское достоинство, но при этом подчеркивается, что именно Игорь является прямым наследником Рюрика, а Олег - родственник Рюрика - княжил лишь в годы малолетства Игоря.
Нестор еще более историк, чем его предшественники. Он пытается расположить максимум известных ему событий в шкале абсолютной хронологии, привлекает для своего повествования документы (тексты договоров с Византией), использует фрагменты из «Хроники Георгия Амартола» и русские исторические предания (например, рассказ о четвертой мести Ольги, легенды о «белгородском киселе» и о юноше-кожемяке). «Можно смело утверждать, - пишет о труде Нестора Д. С. Лихачев, - что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в., русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».
Около 1116 г. по поручению Владимира Мономаха «Повесть временных лет» была переработана игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Сильвестром. В этой новой (второй) редакции Повести была изменена трактовка событий 1093–1113 гг.: они были изложены теперь с явной тенденцией прославить деяния Мономаха. В частности, в текст Повести был введен рассказ об ослеплении Василька Теребовльского (в статье 1097 г.), ибо Мономах выступал в междукняжеской распре этих лет поборником справедливости и братолюбия.
Наконец, в 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной переработке, осуществленной по указанию князя Мстислава - сына Владимира Мономаха. Повествование было продолжено до 1117 г., отдельные статьи за более ранние годы изменены. Эту редакцию «Повести временных лет» мы называем третьей. Таковы современные представления об истории древнейшего летописания.
Как уже было сказано, сохранились лишь относительно поздние списки летописей, в которых отразились упомянутые древнейшие своды. Так, «Начальный свод» сохранился в Новгородской первой летописи (списки XIII–XIV и XV вв.), вторая редакция «Повести временных лет» лучше всего представлена Лаврентьевской (1377 г.) и Радзивиловской (XV в.) летописями, а третья редакция дошла до нас в составе Ипатьевской летописи. Через «Тверской свод 1305 г.» - общий источник Лаврентьевской и Троицкой летописей - «Повесть временных лет» второй редакции вошла в состав большинства русских летописей XV–XVI вв.
Начиная с середины XIX в. исследователи не раз отмечали высокое литературное мастерство русских летописцев. Но частные наблюдения над стилем летописей, порой довольно глубокие и справедливые, сменились целостными представлениями лишь сравнительно недавно в трудах Д. С. Лихачева и И. П. Еремина.
Так, в статье «Киевская летопись как памятник литературы» И. П. Еремин обращает внимание на разную литературную природу различных компонентов летописного текста: погодных записей, летописных рассказов и летописных повестей. В последних, по мнению исследователя, летописец прибегал к особой «агиографической», идеализирующей манере повествования.
Д. С. Лихачев показал, что различие стилистических приемов, обнаруживаемых нами в летописи, объясняется прежде всего происхождением и спецификой летописного жанра: в летописи статьи, созданные самим летописцем, повествующие о событиях современной ему политической жизни, соседствуют с фрагментами из эпических преданий и легенд, обладающих своим особым стилем, особой манерой сюжетного повествования. Кроме того, на стилистические приемы летописца оказывал существенное влияние «стиль эпохи». На этом последнем явлении надо остановиться подробнее.
Охарактеризовать «стиль эпохи», т. е. некоторые общие тенденции в мировоззрении, литературе, искусстве, нормах общественной жизни и т. д., чрезвычайно сложно. Тем не менее в литературе XI–XIII вв. достаточно основательно проявляет себя явление, которое Д. С. Лихачев назвал «литературным этикетом». Литературный этикет - это и есть преломление в литературном творчестве «стиля эпохи», особенностей мировоззрения и идеологии. Литературный этикет как бы определяет задачи литературы и у́же - ее темы, принципы построения литературных сюжетов и, наконец, сами изобразительные средства, выделяя круг наиболее предпочтительных речевых оборотов, образов, метафор.
В основе понятия литературного этикета лежит представление о незыблемом и упорядоченном мире, где все деяния людей как бы заранее предопределены, где для каждого человека существует особый эталон его поведения. Литература же должна соответственно утверждать и демонстрировать этот статичный, «нормативный» мир. Это значит, что ее предметом по преимуществу должно стать изображение «нормативных» ситуаций: если пишется летопись, то в центре внимания находятся описания восшествия князя на престол, битв, дипломатических акций, смерти и погребения князя; причем в этом последнем случае подводится своеобразный итог его жизни, обобщенный в некрологической характеристике. Аналогично в житиях обязательно должно быть рассказано о детстве святого, о его пути к подвижничеству, о его «традиционных» (именно традиционных, едва ли не обязательных для каждого святого) добродетелях, о творимых им при жизни и по смерти чудесах и т. д.
При этом каждая из названных ситуаций (в которой герой летописи или жития наиболее отчетливо выступает в своем амплуа - князя или святого) должна была изображаться в сходных, традиционных речевых оборотах: о родителях святого обязательно говорилось, что они благочестивы, о ребенке - будущем святом, что он чуждался игр со сверстниками, о битве повествовалось в традиционных формулах типа: «и бысть сеча зла», «иных посекоша, а иных поимаша» (т. е. одних изрубили мечами, других захватили в плен), и т. д.
Тот летописный стиль, который наиболее соответствовал литературному этикету XI–XIII вв., Д. С. Лихачев назвал «стилем монументального историзма». Но при этом нельзя утверждать, что в этом стиле выдержано все летописное повествование. Если понимать стиль как общую характеристику отношения автора к предмету своего повествования, то можно, бесспорно, говорить о всеобъемлющем характере этого стиля в летописи - летописец действительно отбирает для своего повествования только наиболее важные, государственного значения события и деяния. Если же требовать от стиля и непременного соблюдения неких языковых черт (т. е. собственно стилистических приемов), то окажется, что иллюстрацией стиля монументального историзма будет далеко не всякая строка летописи. Во-первых, потому, что разнообразные явления действительности - а летопись не могла с ней не соотноситься - не могли укладываться в заранее придуманную схему «этикетных ситуаций», и поэтому наиболее яркое проявление этого стиля мы обнаруживаем лишь в описании традиционных ситуаций: в изображении прихода князя «на стол», в описании битв, в некрологических характеристиках и т. д. Во-вторых, в летописи сосуществуют два генетически различных пласта повествования: наряду со статьями, составленными летописцем, мы находим там и фрагменты, введенные летописцем в текст. Среди них значительное место составляют народные легенды, предания, во множестве входящие в состав «Повести временных лет» и - хотя и в меньшей мере - последующих летописных сводов.
Если собственно летописные статьи являлись порождением своего времени, носили на себе печать «стиля эпохи», были выдержаны в традициях стиля монументального историзма, то вошедшие в состав летописи устные легенды отражали иную - эпическую традицию и, естественно, имели иной стилистический характер. Стиль народных преданий, включенных в летопись, Д. С. Лихачев определил как «эпический стиль».
«Повесть временных лет», где рассказ о событиях современности предваряется припоминаниями о деяниях славных князей прошлых веков - Олега Вещего, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира, сочетает оба эти стиля.
В стиле монументального историзма ведется, например, изложение событий времени Ярослава Мудрого и его сына - Всеволода. Достаточно напомнить описание битвы на Альте (ПВЛ, с. 97–98), принесшей Ярославу победу над «окаянным» Святополком, убийцей Бориса и Глеба: Святополк пришел на поле боя «в силе тяжьце», Ярослав также собрал «множьство вой, и изыде противу ему на Льто». Перед битвой Ярослав молится богу и своим убитым братьям, прося их помощи «на противнаго сего убийцю и гордаго». И вот уже войска двинулись навстречу друг другу, «и покрыша поле Летьское обои от множьства вой». На рассвете («въсходящу солнцу») «бысть сеча зла, яка же не была в Руси, и за рукы емлюче сечахуся, и сступашася трижды, яко по удольемь [долинам, ложбинам] крови тещи». К вечеру Ярослав одержал победу, а Святополк бежал. Ярослав вступил на киевский престол, «утер пота с дружиною своею, показав победу и труд велик». Все в этом рассказе призвано подчеркнуть историческую значительность битвы: и указание на многочисленность войск, и детали, свидетельствующие об ожесточенности битвы, и патетическая концовка - Ярослав торжественно восходит на киевский престол, добытый им в ратном труде и борьбе за «правое дело».
И в то же время оказывается, что перед нами не столько впечатления очевидца о конкретной битве, сколько традиционные формулы, в которых описывались и другие сражения в той же «Повести временных лет» и в последующих летописях: традиционен оборот «сеча зла», традиционна концовка, сообщающая, кто «одоле» и кто «бежа», обычно для летописного повествования указание на многочисленность войск, и даже формула «яко по удольемь крови тещи» встречается в описаниях других сражений. Словом, перед нами один из образцов «этикетного» изображения битвы.
С особой заботой выписывают создатели «Повести временных лет» некрологические характеристики князей. Например, по словам летописца, князь Всеволод Ярославич был «издетьска боголюбив, любя правду, набдя убогыя [заботился о несчастных и бедных], въздая честь епископом и презвутером [попам], излиха же любяше черноризци, и подаяше требованье им» (ПВЛ, с. 142). Этот тип летописного некролога будет не раз использован летописцами XII и последующих веков. Применение литературных формул, предписываемых стилем монументального историзма, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в «отшлифованной», освященной традицией форме, - вот что обладало силой эстетического воздействия на читателя. Этот же прием хорошо знаком фольклору - вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные художественные средства. Стиль монументального историзма, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, ибо стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.
Для развития сюжетного повествования сыграли значительную роль закрепленные в летописном тексте устные народные предания, отличающиеся каждый раз необычностью и «занимательностью» сюжета. Широко известен рассказ о смерти Олега, сюжет которого был положен в основу известной баллады А. С. Пушкина, рассказы о мести Ольги древлянам и т. д. Именно в подобного рода преданиях героями могли выступать не только князья, но и незначительные по своему социальному положению люди: старик, спасший белгородцев от гибели и печенежского плена, юноша-кожемяка, одолевший печенежского богатыря. Но главное, пожалуй, в другом: именно в подобных летописных рассказах, которые генетически являлись устными историческими преданиями, летописец использует совершенно иной - сравнительно с рассказами, написанными в стиле монументального историзма, - метод изображения событий и характеристики персонажей.
В произведениях словесного искусства существуют два противоположных приема эстетического воздействия на читателя (слушателя). В одном случае художественное произведение воздействует именно своей непохожестью на обыденную жизнь и, добавим, на «бытовой» рассказ о ней. Такое произведение отличает особая лексика, ритм речи, инверсии, особые изобразительные средства (эпитеты, метафоры) и, наконец, особое «необыденное» поведение героев. Мы знаем, что люди в жизни так не говорят, так не поступают, но именно эта необычность и воспринимается как искусство. На этой же позиции стоит и литература стиля монументального историзма.
В другом случае искусство как бы стремится уподобиться жизни, а повествование стремится к тому, чтобы создать «иллюзию достоверности», наиболее приблизить себя к рассказу очевидца. Средства воздействия на читателя здесь совершенно иные: в подобного рода повествовании играет огромную роль «сюжетная деталь», удачно найденная бытовая подробность, которая как бы пробуждает у читателя его собственные жизненные впечатления, помогает ему увидеть описываемое своими глазами и тем самым поверить в истинность рассказа.
Тут необходимо сделать существенную оговорку. Такие детали нередко называют «элементами реалистичности», но существенно, что если в литературе нового времени эти реалистические элементы являются средством для воспроизведения реальной жизни (и само произведение призвано не только изобразить действительность, но и осмыслить ее), то в древности «сюжетные детали» - не более чем средство создать «иллюзию действительности», так как сам рассказ может повествовать о легендарном событии, о чуде, словом, о том, что автор изображает как действительно бывшее, но что может и не являться таковым.
В «Повести временных лет» исполненные в этой манере рассказы широко используют «бытовую деталь»: то это уздечка в руках отрока-киевлянина, который, притворяясь ищущим коня, пробегает с ней через стан врагов, то упоминание, как, испытывая себя перед поединком с печенежским богатырем, юноша-кожемяка вырывает (профессионально сильными руками) из бока пробежавшего мимо быка «кожю с мясы, елико ему рука зая», то подробное, детальное (и искусно тормозящее рассказ) описание, как белгородцы «взяша меду лукно», которое нашли «в княжи медуши», как разбавили мед, как вылили напиток в «кадь», и т. д. Эти подробности вызывают живые зрительные образы у читателя, помогают ему представить описываемое, стать как бы свидетелем событий.
Если в рассказах, исполненных в манере монументального историзма, все известно читателю заранее, то в эпических преданиях рассказчик умело использует эффект неожиданности. Мудрая Ольга как бы принимает всерьез сватовство древлянского князя Мала, втайне готовя его послам страшную смерть; предсказание, данное Олегу Вещему, казалось бы, не сбылось (конь, от которого князь должен был умереть, уже погиб сам), но тем не менее кости этого коня, из которых выползет змея, и принесут смерть Олегу. На поединок с печенежским богатырем выходит не воин, а отрок-кожемяка, к тому же «середний телом», и печенежский богатырь - «превелик зело и страшен» - посмеивается над ним. И вопреки этой «экспозиции» одолевает именно отрок.
Очень существенно отметить, что к методу «воспроизведения действительности» летописец прибегает не только в пересказе эпических преданий, но и в повествовании о событиях ему современных. Пример тому - рассказ «Повести временных лет» под 1097 г. об ослеплении Василька Теребовльского (с. 170–180). Не случайно именно на этом примере исследователи рассматривали «элементы реалистичности» древнерусского повествования, именно в нем находили умелое применение «сильных деталей», именно здесь обнаруживали мастерское применение «сюжетной прямой речи».
Кульминационным эпизодом рассказа является сцена ослепления Василька. По пути в отведенную ему на Любечском княжеском съезде Теребовльскую волость Василько расположился на ночлег недалеко от Выдобича. Киевский князь Святополк, поддавшись уговорам Давида Игоревича, решает заманить Василька и ослепить его. После настойчивых приглашений («Не ходи от именин моих») Василько приезжает на «двор княжь»; Давид и Святополк вводят гостя в «истобку» (избу). Святополк уговаривает Василька погостить, а испуганный сам своим злоумышлением Давид, «седяше акы нем». Когда Святополк вышел из истобки, Василько пытается продолжить разговор с Давидом, но - говорит летописец - «не бе в Давыде гласа, ни послушанья [слуха]». Это весьма редкий для раннего летописания пример, когда передается настроение собеседников. Но вот выходит (якобы для того, чтобы позвать Святополка) и Давид, а в истобку врываются княжеские слуги, они бросаются на Василька, валят его на пол. И страшные подробности завязавшейся борьбы: чтобы удержать могучего и отчаянно сопротивляющегося Василька, снимают доску с печи, кладут ему на грудь, садятся на доску и прижимают свою жертву к полу так, «яко персем [груди] троскотати», - и упоминание, что «торчин Беренди», который должен был ослепить князя ударом ножа, промахнулся и порезал несчастному лицо - все это не простые детали повествования, а именно художественные «сильные детали», помогающие читателю зримо представить страшную сцену ослепления. Рассказ по замыслу летописца должен был взволновать читателя, настроить его против Святополка и Давида, убедить в правоте Владимира Мономаха, осудившего жестокую расправу над невинным Васильком и покаравшего князей-клятвопреступников.
Литературное влияние «Повести временных лет» отчетливо ощущается на протяжении нескольких веков: летописцы продолжают применять или варьировать те литературные формулы, которые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражают имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитируют Повесть, вводя в свой текст фрагменты из этого памятника. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Огромное количество трактовок и прочтений русских летописей вынуждает нас отвергнуть все разом, собрать голые факты, и на их основе заново выстроить логичную версию происходивших событий. Для построения версии на другой принципиальной основе, применим испытанный дедуктивный метод, которым так увлек мир Артур Конан-Дойл. Его принцип прост: когда вы встречаете человека с нечетным количеством цветов, то не можете определить, идет он на свидание, в театр или в гости. Но если вы заметите в его руках еще и торт, то сомнения отпадут. Другие детали могут подсказать к кому, куда, на сколько, и по какому случаю движется изучаемый объект. Факт, мотивация, причинно-следственная связь - вот необходимый набор, который потребуется для восстановления нашей затуманенной начальной истории. Мы будем изучать характерные детали.
За основной первоисточник мы возьмем, как полагается, «Повесть временных лет», созданную монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Он использовал более ранние хроники и своды, обобщил все и привязал события к годовой сетке. После Нестора ПВЛ писали еще два летописца, но мы не будем заходить так далеко - там все подробно, понятно и логично. Для удобства автором «Повести временных лет» будем называть Нестора. Сохранилось несколько списков летописи - мы возьмем самый древний -Лаврентьевский (1377 года), получивший такое название по имени переписчика. Нам будет достаточно адаптированной Д. С. Лихачевым версии. Принцип расследования следующий: там, где описания ПВЛ будут подтверждаться, либо в других источниках, либо археологическими данными, либо логикой, мы будем принимать их за основу. Но в первую очередь мы постараемся отслеживать политические и экономические мотивы, оправдывающие логику описываемых в летописях событий.
Перед тем как начать, хочу указать на несколько важных деталей. Поскольку в те времена не было телевидения, люди думали собственной головой и были гораздо дальновиднее современных. Непростые условия существования постоянно стимулировали их мозг, и он людей не подводил - иначе нас, потомков, просто не было бы. Только благодаря уму и проницательности наших предков нам досталось их наследство. Будем же относиться к ним соответственно - глупых среди них было мало. Но глупые попадались - как же без них!
Сообщения летописи следует рассматривать подобно сообщениям современных выпусков новостей - глава государства прибыл, решил, указал и т.п. Подробности, которых нет у летописца, постарайтесь представить самостоятельно. Если князь пошел войной, то это целый аппарат заработал - от заготовки фуража, до строительства судов, и от поставщиков оружия до создания административного центра на завоеванных территориях.
Дорог (транспортных артерий) на территории проживания славян в лесной зоне не было - сообщения были водными. Путешествие водным транспортом было менее энергозатратным и хлопотным, сравнительно безопасным, но сезонным. Основой экономического развития, как и всегда, была торговля. Чем дальше забирались купцы, тем выше оказывалась их прибыль. Торговый караван мог составлять более тысячи человек и нескольких десятков судов. Купцы самостоятельно защищали свой товар от разбойных нападений и соединялись в целые отряды. Активно использовался рабский труд. Основу перевозимых по миру купцами товаров составляли кожа, шерсть, ковры и хлопчатобумажные ткани, золотошвейные ткани, шелк, косметика, военное снаряжение, золото и серебро, полудрагоценные камни и изделия из стекла, фарфор и металлическая посуда, лакированные изделия, чай, рис, соль, пряности, лошади, охотничьи собаки и птицы. Был и самый дорогой товар - рабы.
Если не возражаете, начнем. Первым делом давайте поищем мотивы возникновения древнерусского государства. Искать попробуем в географическом расположении. И пока ученые мужи закапываются все глубже в архивы, мы, наоборот, постараемся вознестись как можно выше и посмотреть на начало русской истории с высоты птичьего полета.
Внимательно присмотритесь к карте - на пути купеческих караванов следующих по Шелковому пути из Средней Азии в Европу, в IX веке становится неспокойно: участились разбои и войны, а значит, растут и налоги. Причина неспокойствия региона - экономическая - торговые пути из Азии в Европу и контроль над ними. Арабское завоевание сменяют постоянные раздоры шиитов и суннитов, что приводит регион к раздробленности и междоусобицам. В этой борьбе отстаивает свои экономические интересы и империя ромеев (Византийская империя).
Купечество в тревоге: как торговать, как не потерять товар и сверхприбыль (трансконтинентальная торговля приносила до 1500% прибыли)? Можно ли сэкономить на накладных расходах? Еще раз взгляните на карту и поищите альтернативные маршруты из Средней Азии в Европу. Рекомендую искать водные пути - передвижение на корабле выгоднее, безопаснее, быстрее. Для купечества только плюсы: проблем с вьючными животными нет, грузоподъемность выше, на стоянках экономится время и средства, рабы не разбегаются, опасность заражений болезнями снижается.
Рис. 1. Карта речных путей и расселения племен
Надеюсь, что вам удалось разглядеть пару-тройку маршрутов, и мы можем сравнить наши результаты. Маршруты начнем от юго-восточного побережья Каспийского моря и далее через Хазарию по Куме, затем Кубани в Черное море, оттуда по Дунаю до империи франков, или по Днестру до Западного Буга, затем в Вислу и Балтику. Другой маршрут - опять через Хазарию, но по Волге до Белоозера и далее в Ладогу и Финский залив. Есть и другой путь из Каспия на Балтику - по Волге до Ржева, далее в Западную Двину и в Балтику. Почему я так подробно останавливаюсь на водных торговых путях? Да потому, что вся начальная русская история теснейшим образом связана с битвой за контроль над этими «золотыми жилами». Это вполне сравнимо с сегодняшней углеводородной войной. Торговые пути Средневековья также наполняли бюджеты, как сегодняшние газо- и нефтепроводы. Под таким углом зрения мы и попытаемся исследовать первоисточники.
Слово монаху Киево-Печерской лавры летописцу Нестору:
«В год 6360 (852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнем и числа положим. «От Адама и до потопа 2242 года, а от потопа до Авраама 1000 и 82 года, а от Авраама до исхода Моисея 430 лет, а от исхода Моисея до Давида 600 и 1 год, а от Давида и от начала царствования Соломона до пленения Иерусалима 448 лет» а от пленения до Александра 318 лет, а от Александра до рождества Христова 333 года, а от Христова рождества до Константина 318 лет, от Константина же до Михаила сего 542 года». А от первого года царствования Михаила до первого года княжения Олега, русского князя, 29 лет, а от первого года княжения Олега, с тех пор как он сел в Киеве, до первого года Игорева 31 год, а от первого года Игоря до первого года Святославова 33 года, а от первого года Святославова до первого года Ярополкова 28 лет; а княжил Ярополк 8 лет, а Владимир княжил 37 лет, а Ярослав княжил 40 лет. Таким образом, от смерти Святослава до смерти Ярослава 85 лет; от смерти же Ярослава до смерти Святополка 60 лет.
В год 6366 (858). Царь Михаил отправился с воинами на болгар по берегу и морем. Болгары же, увидев, что не смогли противостоять им, попросили крестить их и обещали покориться грекам. Царь же крестил князя их и всех бояр и заключил мир с болгарами.
В год 6367 (859). Варяги из заморья взымали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали с поля, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма.
В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, - вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, - на Белоозере, а третий, Трувор, - в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же - те люди от варяжского рода, а прежде были словене. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города - тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах- находники, а коренное население в Новгороде - словене, в Полоцке - кривичи, в Ростове - меря, в Белоозере - весь, в Муроме - мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик. И было у него два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. Испросили: «Чей это городок?». Те же ответили: «Были три брата, Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам». Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же княжил в Новгороде ».
Только задумайтесь, во что нам Нестор предлагает поверить: купеческие города ищут себе руководителя! Причем, на удалении в сотни километров друг от друга (от Новгорода до Белозерска по прямой 400 км!) несколько народов нуждаются в установлении у них порядка. Олигархам требуется премьер-министр! А то ведь налоги некому платить! Новгород такой же купеческий город, как Венеция и вдруг приглашает варягов, которые уже несколько десятилетий держат в страхе всю Европу! А новгородские купцы зовут их к себе! Порядок навести...
Как эти варяги, наевшись мухоморов (транквилизаторов), наводили порядок в Европе, мы знаем из средневековых хроник - в 820 г. отряд викингов проник в устье Сены и опустошил ее берега. В 832 году флотилия датских кораблей по притоку Рейна дошла до крупного торгового центра Дорестад во Фризии и разграбила его. Дорестад викинги опустошали ежегодно до 837 года. В 841 году норманны поднялись по Сене и разграбили монастырь Сен-Вандриль-де-Фонтенель. В 842 году скандинавы захватили Нант. В 844 году флот викингов из 100 кораблей атаковал северное побережье Испании, Лиссабон, Кадис и северное побережье Марокко. В 845 году флот датского разбойника Рагнера захватил и разграбил Париж. В том же 845 году норманны разграбили Гамбург. В 859 году Бьерн Железнобокий во главе флота из 62 кораблей прошел через Гибралтарский пролив, ураганом опустошил земли Северного Марокко, южной Франции, разорил итальянские Пизу, Луну и Фьезоле. Затем корабли скандинавов достигли Византийских пределов... Не было от них житья и славянам.
Как оказалось, не только удача сопутствовала норманнам при атаках на европейские города. У них были сообщники. В ряде случаев, выжившие свидетели нападений, рассказывали, что викинги прибывали под прикрытием торговых караванов. Жители городов просто не ожидали столь подлого нападения. О том, кто предоставлял северным разбойникам свои корабли, мы поговорим чуть позже.
И вот в такой нервной обстановке, изгнавши разбойников-варягов, славянские купеческие города решили вновь пригласить их «судить по праву»! Свои сомнения по поводу версии, изложенной монахом Киево-Печерской лавры, высказывал еще Карамзин:
«Начало Российской Истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай. Славяне добровольно уничтожают свое древнее правление и требуют Государей от Варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили Самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи): в России оно утвердилось с общего согласия граждан: так повествует наш Летописец ...»
Кстати, у византийского императора Константина Багрянородного в сочинении «Об управлении империей», составленном в 948-952 гг. мы можем прочесть историю о том как торговому городу славян - Венеции предложил «навести порядок» вполне цивилизованный европейский монарх:
«Когда король Пипин явился против венетиков с крупным сильным войском, он обложил переправу, ведущую с суши на острова Венеции, в месте, называемом Аивола. Поэтому венетики, видя, что на них идет со своим войском король Пипин и что он намерен отплыть с конями к острову Мадамавку (этот остров лежит близ материка), бросая шпангоуты, перегородили всю переправу. Оказавшись в бездействии, войско короля Пипина (ибо он был не в состоянии переправить их в ином месте) простояло напротив венетиков, на суше, шесть месяцев, воюя с ними ежедневно. Тогда как венетики поднимались на свои суда и устраивались позади набросанных ими шпангоутов, король Пипин стоял со своим войском на морском берегу Венетики, воюя луками и пращами, не позволяли им переправиться на остров. Так, ничего не достигнув, король Пипин заявил венетикам: «Будьте под моею рукою и покровительством, ибо вы происходите из моей страны и державы». Но венетики ему возразили: «Мы желаем быть рабами василевса ромеев, а не твоими». Однако побуждаемые долго сваливавшимися на них бедами венетики заключили мирный договор с королем Пипином на условии уплаты ему крупного пакта. Но с тех пор ежегодно пакт уменьшается, хотя сохраняется и доныне. Ибо венетики уплачивают правителю королевства Италии, или Папии, ежегодно легкую дань из 36 литр. Таким-то образом прекратилась война между франками и венетиками. Когда же народ начал спасаться бегством в Венецию и скапливаться здесь, так что собралось множество народа, они провозгласили дукой над собой человека, превосходящего прочих благородством. Первый дука появился в их среде прежде, чем против них пошел король Пипин. Дукат в то время находился в месте, именуемом «Цивитанува», что означает «Новая крепость». Но поскольку названный островок находится близко от суши, с общего решения они перенесли дукат на другой островок, на котором он расположен и ныне, так как тот отдален от суши настолько, насколько можно различить человека, сидящего на коне ».
Вот такая история. Вполне реалистичная для торгового города, так сказать, нормальная, адекватная реакция. А у нас что? «Приходите княжить и владеть нами». А два мужа «не родственники его, но бояре», Аскольд и Дир вообще отправились за сотни верст в Киев и там их тоже приняли с распростертыми объятиями. Возникло даже понятие Киевская Русь - мощного государственного образования дерзнувшего нападать на Византийскую империю:
«В год 6374 (866). Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним в 14-й год царствования Михаила. Царь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки, когда епарх прислал ему весть, что Русь идет походом на Царьград, и возвратился царь. Эти же вошли внутрь Суда, множество христиан убили и осадили Царь-град двумястами кораблей. Царь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с патриархом Фотием в церкви святой Богородицы во Влахерне, и вынесли они с песнями божественную ризу святой Богородицы, и смочили в море ее полу. Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой ».
Нападение действительно было в 860 году, о чем мы узнаем из византийских источников. 18 июня 860 года русы под предводительством Аскольда громили окрестности ромейской столицы, а Константинопольский патриарх Фотий вопрошал в Софийском соборе:
«Что это? Что за удар и гнев столь тяжелый и поразительный? Откуда нашла на нас эта северная и страшная гроза? Какие сгущенные облака страстей и каких судеб мощные столкновения воспламенили против нас эту невыносимую молнию?.. Где теперь император христолюбивый? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило их и привлекло к себе все это?.. Народ вышел от страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим, и племена поднялись от краев земли, держа лук и копье. Они жестоки и немилосердны; голос их шумит как море; мы услышали весть о них или, лучше, увидели грозный вид их, и руки у нас опустились... Неожиданное нашествие варваров не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности. Не выходите в поле и не ходите по дороге, ибо меч со всех сторон ».
Из книги Домонгольская Русь в летописных сводах V-XIII вв. автора Гудзь-Марков Алексей Викторович«Повесть временных лет» «Повесть временных лет» начинает излагать события с 852 г. Под 859 г. в Повести сообщается, что с отдельных союзов славян востока Европы брали дань варяги и хазары.Под 862 г. сообщается об изгнании варягов за море и об отказе им в дани. И под тем же 862 г.
Из книги Русь, которая была-2. Альтернативная версия истории автора Максимов Альберт ВасильевичПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ
Из книги Древние славяне, I-X века [Таинственные и увлекательные истории о славянском мире] автора Соловьев Владимир МихайловичПовесть временных лет Так начнем повесть сию.Славяне сели по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. И от тех славян разошлись славяне по земле и стали называться по тем местам, где селились. Так одни пришли и сели на реке, по имени Морава, и прозвались моравами, а
Из книги «Повесть временных лет» как исторический источник автора Никитин Андрей Леонидович«Повесть временных лет» как исторический источник
автора Егоров Владимир БорисовичГлава 1 ЧИТАЯ «ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Из книги Древнерусская литература. Литература XVIII века автора Пруцков Н И3. Древнейшее летописание. Повесть временных лет «Историческая память» восточнославянских племен простиралась на несколько веков вглубь: из поколения в поколение передавались предания и легенды о расселении славянских племен, о столкновениях славян с аварами
Из книги Подлинная история России. Записки дилетанта [с иллюстрациями] автора Гуц Александр КонстантиновичПовесть временных лет Основным источником для написания истории древней России является летопись, а точнее летописный свод, носящий название «Повесть временных лет, черноризца Федосиева монастыря Печерского, откуда есть пошла Русская земля, и кто в ней почал первое
Из книги Русские летописи и летописцы X–XIII вв. автора Толочко Петр Петрович3. «Повесть временных лет» Ярким памятником древнерусского летописания конца XI - нач. XII в. является «Повесть временных лет». Она представляет собой летописный свод, вобравший не только весь предшествующий опыт исторических знаний Руси, но и достижения европейской
Из книги От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян автора Марков ГерманКогда писалась и кем редактировалась «Повесть временных лет»? Все мы учили «Повесть временных лет» в школе. Но летописец-монах Нестор освещал историю в угоду киевским князьям, возвеличивая местную династию и принижая роль Новгорода, и к его описанию надо относиться с
Из книги Хронология российской истории. Россия и мир автора Анисимов Евгений Викторович1113 «Повесть временных лет» Летописи в Киеве начали писать еще во времена Ольги и Святослава. При Ярославе Мудром в 1037–1039 гг. центром работы хронистов-монахов стал Софийский собор. Монахи брали старые летописи и сводили их в новую редакцию, которую дополняли своими
Из книги Допетровская Русь. Исторические портреты. автора Федорова Ольга ПетровнаПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ (извлечения) ПРЕДАНИЕ О ПОСЕЩЕНИИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ АПОСТОЛОМ АНДРЕЕМ...Когда Андрей{46} учил в Синопе{47} и прибыл в Корсунь{48}, он узнал, что недалеко от Корсуни - устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и проплыл в устье Днепровское, и оттуда отправился
Из книги Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада автора Сарбучев Михаил МихайловичЧитая «Повесть временных лет» В Академии наук Заседает князь Дундук. Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что ж…а есть. А. Пушкин, 1835 Один из самых знаменитых документов, на которые ссылаются сторонники «ига», – «Повесть временных лет».
Из книги Русская правда. Устав. Поучение [сборник] автора Мономах ВладимирПриложение 1. ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ Введение «Поучение» Владимира Мономаха – исторический и литературный памятник национального значения, древнерусское отеческое наставление детям, сохраняющее свое непреходящее значение и сегодня, в девятисотую годовщину
Из книги У истоков Руси: меж варягом и греком автора Егоров Владимир БорисовичГлава 1 Читая «Повесть временных лет»
Из книги Источниковедение автора Коллектив авторов1.1.2. Повесть временных лет и предшествовавшие ей своды Начало древнерусского летописания связывают с устойчивым текстом, которым начинается подавляющее большинство дошедших до нашего времени летописных сводов. Отдельных списков его неизвестно. В некоторых поздних
Из книги История политических и правовых учений: Учебник для вузов автора Коллектив авторов"Повесть временных лет" - выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия ХII в., она дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. Самые старшие из них - Лаврентьевская летопись - 1377 г., Ипатьевская, относящаяся к 20-м годам ХV в., и Первая Новгородская летопись 30-х годов ХIV в.
В Лаврентьевской летописи "Повесть временных лет" продолжена северорусской Суздальской летописью, доведённой до 1305 г., а Ипатьевская летопись помимо "Повести временных лет" содержит летопись Киевскую и Галицко-Волынскую, доведенную до 1292 г. Все последующие летописные своды ХV - ХVI вв. непременно включали в свой состав "Повесть временных лет", подвергая ее редакционной и стилистической переработке.
ФОРМИРОВАНИЕ ЛЕТОПИСИ
Гипотеза А. А. Шахматова
История возникновения русской летописи привлекала к себе внимание не одного поколения русских ученых, начиная с В.Н. Татищева. Однако только А.А. Шахматову, выдающемуся русскому филологу, в начале нынешнего столетия удалось создать наиболее ценную научную гипотезу о составе, источниках и редакциях "Повести временных лет". При разработке своей гипотезы А.А. Шахматов блестяще применил сравнительно-исторический метод филологического изучения текста. Результаты исследования изложены в его работах "Разыскания о древнейших русских летописных сводах" (Спб., 1908) и "Повесть временных лет", т. 1 (Пг., 1916).
В 1039 г. в Киеве учредили митрополию - самостоятельную церковную организацию. При дворе митрополита был создан "Древнейший Киевский свод", доведенный до 1037 г. Этот свод, предполагал А.А. Шахматов, возник на основе греческих переводных хроник и местного фольклорного материала. В Новгороде в 1036 г. создается Новгородская летопись, на ее основе и на основе "Древнейшего Киевского свода" в 1050 г. возникает "Древний Новгородский свод". В 1073 г. монах Киево-Печерского монастыря Никон Великий, используя "Древнейший Киевский свод", составил "Первый Киево-Печерский свод", куда включил также записи исторических событий, происшедших после смерти Ярослава Мудрого (1054). На основании "Первого Киево-Печерского свода" и "Древнего Новгородского свода" 1050 г. создается в 1095 г.
"Второй Киево-Печерский свод", или, как его сначала назвал Шахматов, "Начальный свод". Автор "Второго Киево-Печерского свода" дополнил свои источники материалами греческого хронографа, Паремийника, устными рассказами Яна Вышатича и житием Антония Печерского. "Второй Киево-Печерский свод" и послужил основой "Повести временных лет", первая редакция которой была создана в 1113 г. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, вторая редакция - игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром в 1116 г. и третья - неизвестным автором - духовником князя Мстислава Владимировича.
Первая редакция "Повести временных лет" Нестора основное внимание в повествовании об исторических событиях конца ХI - начала ХII в. уделяла великому киевскому князю Святополку Изяславичу, умершему в 1113 г. Владимир Мономах, став после смерти Святополка великим киевским князем, передал ведение летописи в свой вотчинный Выдубицкий монастырь. Здесь игумен Сильвестр и осуществил редакторскую переработку текста Нестора, выдвинув на первый план фигуру Владимира Мономаха. Не сохранившийся текст первой Несторовой редакции "Повести временных лет" А. А. Шахматов реконструирует в своей работе "Повесть временных лет" (т. 1-й). Вторую редакцию, по мнению ученого, лучше всего сохранила Лаврентьевская летопись, а третью - Ипатьевская.
Гипотеза А. А. Шахматова, столь блестяще восстанавливающая историю возникновения и развития начальной русской летописи, однако, пока остается гипотезой. Ее основные положения вызвали возражения В.М. Истрина.
Он считал, что в 1039 г. при дворе митрополита-грека путем сокращения хроники Георгия Амартола возник "Хронограф по великому изложению", дополненный русскими известиями. Выделенные из "Хронографа" в 1054 г., они составили первую редакцию "Повести временных лет", а вторая редакция создана Нестором в начале второго десятилетия ХII в.
Гипотеза Д.С. Лихачёва
Интересные уточнения гипотезы А. А. Шахматова сделаны Д. С. Лихачевым 1. Он отверг возможность существования в 1039 г. "Древнейшего Киевского свода" и связал историю возникновения летописания с конкретной борьбой, которую пришлось вести Киевскому государству в 30 - 50-е годы ХI столетия против политических и религиозных притязаний Византийской империи. Византия стремилась превратить русскую церковь в свою политическую агентуру, что угрожало самостоятельности древнерусского государства. Притязания империи встречали активный отпор великокняжеской власти, которую в борьбе за политическую и религиозную самостоятельность Руси поддерживали широкие массы населения. Особого напряжения борьба Руси с Византией достигает в сер. ХI в. Великому князю киевскому Ярославу Мудрому удается высоко поднять политический авторитет Киева и Русского государства. Он закладывает прочные основы политической и религиозной самостоятельности Руси. В 1039 г. Ярослав добился учреждения в Киеве митрополии. Тем самым Византия признала известную самостоятельность русской церкви, хотя во главе ее оставался митрополит-грек.
Кроме того, Ярослав добивался канонизации Ольги, Владимира и своих братьев Бориса и Глеба, убитых Святополком в 1015 г. В конце концов, в Византии вынуждены были признать Бориса и Глеба русскими святыми, что явилось торжеством национальной политики Ярослава. Почитание этих первых русских святых приобрело характер национального культа, оно было связано с осуждением братоубийственных распрей, с идеей сохранения единства Русской земли. Политическая борьба Руси с Византией переходит в открытое вооруженное столкновение: в 1050 г. Ярослав посылает войска на Константинополь во главе со своим сыном Владимиром. Хотя поход Владимира Ярославича и закончился поражением, Ярослав в 1051 г. возводит на митрополичий престол русского священника Илариона. В этот период борьба за самостоятельность охватывает все области культуры Киевской Руси, в том числе и литературу. Д.С.Лихачев указывает, что летопись складывалась постепенно, в результате возникшего интереса к историческому прошлому родной земли и стремления сохранить для будущих потомков значительные события своего времени. Исследователь предполагает, что в 30 - 40-е годы ХI в. по распоряжению Ярослава Мудрого была произведена запись устных народных исторических преданий, которые Д. С. Лихачев условно называет "Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси". В состав "Сказания" входили предания о крещении Ольги в Царьграде, о смерти двух мучеников-варягов, об испытании вер Владимиром и его крещении. Эти предания носили антивизантнйский характер. Так, в сказании о крещении Ольги подчеркивалось превосходство русской княгини над греческим императором. Ольга отвергла притязания императора на свою руку, ловко "переклюкав" (перехитрив) его. Сказание утверждало, что русская княгиня не видела особой чести в предлагаемом ей браке. В своих отношениях с греческим императором Ольга проявляет чисто русскую смекалку, ум и находчивость. Она сохраняет чувство собственного достоинства, отстаивая честь родной земли.
Предание об испытании вер Владимиром подчеркивает, что христианство было принято Русью в результате свободного выбора, а не получено в качестве милостивого дара от греков. В Киев, согласно этому преданию, являются посланцы различных вер: магометанской, иудейской и христианской. Каждый из послов расхваливает достоинства своей религии. Однако Владимир остроумно отвергает и мусульманскую, и иудейскую веры, поскольку они не соответствуют национальным традициям Русской земли. Остановив свой выбор на христианстве, Владимир, прежде чем принять эту религию, отправляет своих посланцев испытать, какая же вера лучше. Посланные воочию убеждаются в красоте, пышности и великолепии церковного христианского богослужения, они доказывают князю преимущества православной веры перед другими религиями, и Владимир окончательно останавливает свой выбор на христианстве.
Д. С. Лихачев предполагает, что "Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси" были записаны книжниками киевской митрополии при Софийском соборе. Однако Константинополь не был согласен с назначением на митрополичью кафедру русского Илариона (в 1055 г. на его месте видим грека Ефрема), и "Сказания", носившие антивизантийский характер, не получили здесь дальнейшего развития. Центром русского просвещения, оппозиционно настроенным против митрополита-грека, с середины ХI в. становится Киево-Печерский монастырь. Здесь в 70-х годах Х1 в. происходит оформление русской летописи. Составитель летописи - Никон Великий. Он использовал "Сказания о распространении христианства", дополнил их рядом устных исторических преданий, рассказами очевидцев, в частности воеводы Вышаты, историческими сведениями о событиях современности и недавних дней. Очевидно, под влиянием пасхальных хронологических таблиц - пасхалий, составлявшихся в монастыре, Никон придал своему повествованию формулу погодных записей - по "летам".
В созданный около 1073 г. "Первый Киево-Печерский свод" он включил большое количество сказаний о первых русских князьях, их походах на Царьград. Им же, по-видимому, была использована и Корсунская легенда о походе Владимира Святославича в 933 г. на греческий город Корсунь (Херсонес Таврический), после взятия которого Владимир потребовал себе в жены сестру греческих императоров Анну. Благодаря этому свод 1073 г. приобрел резко выраженную антивизантийскую направленность. Никон придал летописи огромную политическую остроту, историческую широту и небывалый патриотический пафос, что и сделало это произведение выдающимся памятником древнерусской культуры. Свод осуждал княжеские усобицы, подчеркивая ведущую роль народа в защите Русской земли от внешних врагов.
Таким образом, "Первый Киево-Печерский свод" явился выразителем идей и настроений средних и даже низших слоев феодального общества. Отныне публицистичность, принципиальность, широта исторического подхода, патриотический пафос становятся отличительными чертами русской летописи. После смерти Никона работа над летописью продолжалась в Киево-Печерском монастыре. Здесь велись погодные записи о текущих событиях, которые затем были обработаны и объединены неизвестным автором во "Второй Киево-Печерский свод" 1095 г. "Второй Киево-Печерский свод" продолжал пропаганду идей единства Русской земли, начатую Никоном. В этом своде также резко осуждаются княжеские крамолы, а князья призываются к единству для совместной борьбы со степными кочевниками-половцами. Составитель свода ставит четкие публицистические задачи: воспитывать патриотизм, примером прежних князей исправить нынешних.
Автор "Второго Киево-Печерского свода" широко привлекает рассказы очевидцев событий, в частности рассказы сына Вышаты Яна. Составитель свода использует также греческие исторические хроники, в частности хронику Георгия Амартола, данные которой позволяют ему включить историю Руси в общую цепь событий мировой истории.
"Повесть временных лет" создается в период, когда Киевская Русь испытывает на себе наиболее сильные удары степных кочевников-половцев, когда перед древнерусским обществом встал вопрос о сплочении всех сил для борьбы со степью, с "полем" за землю Русскую, которую "потом и кровью стяжали отцы и деды". В 1098 г. великий киевский князь Святополк Изяславич примиряется с Киево-Печерским монастырем: он начинает поддерживать антивизантийское направление деятельности монастыря и, понимая политическое значение летописи, стремится взять под контроль ведение летописания.
В интересах Святополка на основе "Второго Киево-Печерского свода" и создается монахом Нестором в 1113 г. первая редакция "Повести временных лет". Сохранив идейную направленность предшествующего свода, Нестор стремится всем ходом исторического повествования убедить русских князей покончить с братоубийственными войнами и на первый план выдвигает идею княжеского братолюбия. Под пером Нестора летопись приобретает государственный официальный характер.
Святополк Изяславич, поставленный Нестором в центр повествования о событиях 1093 - 1111 гг., не имел большой популярности в обществе того времени. После его смерти великим киевским князем стал в 1113 г. Владимир Мономах - "добрый страдалец за русскую землю". Понимая политическое и юридическое значение летописи, он передал ее ведение в Выдубицкий монастырь, игумен которого Сильвестр по поручению великого князя в 1116 г. составляет вторую редакцию "Повести временных лет". В ней на первый план выдвинута фигура Мономаха, подчеркиваются его заслуги в борьбе с половцами и в установлении мира между князьями.
В 1118 г. в том же Выдубицком монастыре неизвестным автором была создана третья редакция "Повести временных лет". В эту редакцию включено "Поучение" Владимира Мономаха, изложение доведено до 1117г.
Гипотеза Б.А. Рыбакова
Иную концепцию развития начального этапа русского летописания развивает Б.А. Рыбаков 1. Анализируя текст начальной русской летописи, исследователь предполагает, что погодные краткие записи стали вестись в Киеве с появлением христианского духовенства (с 867 г.) при княжении Аскольда. В конце Х столетия, в 996 - 997 гг., был создан "Первый Киевский летописный свод", обобщивший разнородный материал кратких погодных записей, устных сказаний. Свод этот был создан при Десятинной церкви, в его составлении приняли участие Анастас Корсунянин - настоятель собора, епископ Белгородский и дядя Владимира, Добрыня. Свод давал первое историческое обобщение полуторавековой жизни Киевской Руси и завершался прославлением Владимира. В это же время, предполагает Б. А. Рыбаков, оформляется и Владимиров цикл былин, в котором давалась народная - оценка событий и лиц, тогда как летопись знакомила с придворными оценками, с книжной культурой, дружинным эпосом, а также с народными сказаниями.
Разделяя точку зрения А.А. Шахматова о существовании Новгородского свода 1050 г., Б. А. Рыбаков считает, что летопись была создана при деятельном участии новгородского посадника Остромира и эту "Остромирову летопись" следует датировать 1054 - 1060 гг. Она была направлена против Ярослава Мудрого и варягов-наемников. В ней подчеркивалась героическая история Новгорода и прославлялась деятельность Владимира Святославича и Владимира Ярославича, князя новгородского. Летопись носила чисто светский характер и выражала интересы новгородского боярства.
Б. А. Рыбаков предлагает интересную реконструкцию текста "Повести временных лет" Нестора. Выдвигает гипотезу об активном личном участии Владимира Мономаха в создании второй, Сильвестровой, редакции. Третью редакцию "Повести временных лет" исследователь связывает с деятельностью сына Мономаха Мстислава Владимировича, который попытался противопоставить Киеву Новгород.
В дальнейшем исследовании этапов формирования древнерусской летописи Б. А. Рыбаков разделяет точки зрения А. А. Шахматова и современных советских исследователей. Таким образом, вопрос о начальном этапе русского летописания, о составе, источниках "Повести временных лет" является весьма сложным и далеко не решенным.
Несомненно, однако, то, что "Повесть временных лет" - результат большой сводческой редакторской работы, обобщивший труд нескольких поколений летописцев.